Сергей Седов
ЖИВАЯ ВОДА
...Однажды Серёня заболел. Болел, болел, болел, а температура поднималась, поднималась, поднималась, поднималась – стала высокая-высокая-высокая – такая высокая – выше некуда! И Серёня умер!
А мама заплакала. Плачет... плачет и думает: «А чего зря плакать? Чего зря реветь? Чего зря слезы лить? Лучше пойду поищу Живую воду! Живую-живую! Живую-живую-живую-живую! Такую Живую, такую Живую... такую Живую... что побрызгаешь на Серёню – и он оживет и скажет: «Мам, можно я сегодня в школу не пойду? Неохота!» Вот радости-то будет!»
И пошла мама Марина за Живой водой. Шла, шла... шла... шла… целый день шла! Шла... шла... шла... даже целых два дня! Шла... шла... и спать не ложилась!.. Шла... шла... и кушать не кушала, не отдыхала, а всё шла, шла... шла... шла... шла… и ночью шла... ее даже раз чуть волки не съели, а она шла... шла... шла... чуть не заблудилась в лесу, а потом чуть не утонула в болоте. И речку она переплыла, хоть и плавать не умела, и горы перешла высокие, хотя не было у неё альпинистского снаряжения. Шла мама, шла... шла... три дня уже и три ночи ещё шла... шла... шла... шла... и видит… и видит наконец-то...
Избушка стоит – на курьих ножках. А возле нее фонтанчик бьет! Сразу видно, что это Живая вода! Живая-живая-живая, точь-в-точь такая, какая и нужна, чтоб побрызгать на Серёню, и он тогда оживет и скажет: «С добрым утром, Марин, долго же я спал! Можно я сегодня в школу не пойду? Неохота!»
Мама подставила под струйку баночку пол-литровую, и стала туда Живая вода литься. Наливалась, наливалась... сначала четверть баночки налилось, потом половина, а потом целая пол-литровая баночка с Живой водой!!! А мама думает: «Мало одной-то баночки, наверное, будет, налью-ка я и вторую – если одной не хватит, я тогда и вторую на Серёню вылью – и он тогда обязательно оживет и скажет: «Здравствуй, Марина, как хорошо, что я живой – пойдем гулять». Вот радости-то будет!»
Только хотела мама Марина вторую баночку налить, вторую пол-литровую баночку, на всякий случай, только хотела, а Баба Яга как выскочит из избушки на курьих ножках, как вылетит, как выпрыгнет, пу-у, словно пуля из пистолета, быстро-быстро и так страшно – у мамы даже баночка вторая пол-литровая из рук выпала, а первая не выпала – первую она крепко держала!
А Баба Яга как заорет благим матом:
– КАРАУЛ!!! ГРАБЯТ!!! УБИВАЮТ!!! МИЛИЦИЯ!!!
Милиционеры прибежали – сначала один прибежал, потом второй прискакал, потом третий приехал, потом четвертый прилетел, а потом ещё десять проснулись и пришли, и спрашивают у Бабы Яги:
– Кого ловить, кого забирать, кого в тюрьму сажать?
А Баба Яга им отвечает:
– Маринку! Она у меня Живую воду украла! А Живая вода очень дорогая! Она стоит... она стоит... она стоит целых МИЛЛИОН рублей и даже больше за пол-литра, поэтому ее обязательно надо поймать и посадить в тюрьму на сто лет, а баночку мне вернуть надо, потому что вода моя собственная – никому не дам, самим надо!
А мама Марина упала на колени перед Бабой Ягой и говорит:
– Ой, Бабушка Ягушка, ми-и-илая, родна-а-ая, люби-и-имая, еди-и-инственная, самая лучшая бабушка в мире, самая красивая, самая добрая, бери у меня чего хочешь, даже жизнь мою, пускай меня хоть на двести лет в тюрьму посадят, пускай я твоей рабой буду, дрова тебе колоть, свитера вязать зимние, платья шить модные, пироги тебе печь с рисом, с яблоками, с капустой, с изюмом и с повидлом разным...
Только дай мне побрызгать на моего Серёню Живой водой – он тогда оживет и скажет: «Ура, я живой, спасибо Бабушке Яге, я ее люблю – пойду-ка в лес, скажу ей слово ласковое и поцелую, и спасибо скажу, а в школу не пойду, лучше к Бабушке Яге пойду – она лучше всякой школы, и умнее, и добрее, не то что эти учителя, я теперь только Бабушку Ягу слушаться буду, и ещё маму, но больше, всё-таки, Бабушку Ягу, что Бабушка Ягушка скажет, то и буду делать. Скажет бабушка: «Не ходи в школу!» – и не буду ходить! Ну ее – эту школу!»
А Баба Яга отвечает:
– Не согласна я! Дрова у меня сами рубятся, пироги сами пекутся, а детей ваших я терпеть не могу: от них русским духом воняет! Отдавай воду Живую, пускай твой Серёня мертвый лежит, мне дела нету!
– Ах так! – сказала мама Марина, – раз ты, Баба Яга, такая злая-жадная, я тебе ни за что не отдам эту пол-литровую баночку с Живой водой. Ни тебе не отдам, ни Змею Горынычу, ни даже Кощею Бессмертному, а уж милиционерам и подавно не отдам! Сказала так мама Марина – и как побежит! К Серёне!
А Баба Яга как закричит, как заорет, как зашипит, как заблеет, как захрипит, как заулюлюкает от злости:
– Лови ее, хватай! Держи!!! У-у-у-у!!! У-у-у-у!!! Милиционеры!!! – кричит. – Кто догонит эту Маринку, тому я дам... дам... дам... (а сама думает, сколько же дать? Много – жалко, мало – стараться не будут!!! Сто рублей – много, а два рубля – мало!!!). И как закричит:
– Дам... дам... Целых ТРИ РУБЛЯ С ПОЛТИНОЮ!!! А если не поймаете, я на вас жалобу напишу на вашу работу, и в прокуратуру, и в министерство, и в ЦК, и в Политбюро, и ГЕНЕРАЛЬНОМУ СЕКРЕТАРЮ, и ещё кому-нибудь!!! Вас тогда с работы уволят, и на другую не возьмут, и пенсию не дадут...
Испугались милиционеры и стали маму Марину ловить. Один за ней побежал, другой поехал, третий поскакал, четвертый полетел, а ещё десять строем построились и пошли с песней: «Эх, Маринка, куда ж ты побежала?! Маруся от счастья слезы льет…»
И вот бежит Марина-мама к своему Серёне, бежит... баночку заветную пол-литровую крепко держит, чтоб ни капельки не пролить... и бежит... бежит...
Пробежала мама десять километров – уставать стала! А милиционер – самый первый, который побежал, был настоящий бегун на длинные дистанции, чемпион мира, и Советского Союза, и Европы – и вот стал он маму Марину догонять – вот-вот догонит и отберет баночку – вот-вот догонит, вот-вот!
А Марина думает: «Эх, видно не быть моему Серёне живым-здоровым, не будет он больше ни прыгать, ни бегать – и школу теперь прогуливать не будет, и меня обнимать, не скажет никогда: «Мама, я тебя люблю... Можно я сегодня в школу не пойду, неохота»…»
Только Марина подумала так, вдруг, откуда ни возьмись, пришло к ней второе дыхание! Усталость как рукой сняло – и побежала мама быстрее прежнего, а милиционер тот, который чемпионом был – и мира, и Европы, и СССР – отставать стал!!! «Чего же, – думает, – я отстаю-то? Я же чемпион!!! А она простая мама! Эх, зря я вчера вечером после работы выпил водки бутылку – теперь и сердце колотится, и дыхание сперло – всё из-за нее, из-за проклятой! Не видать мне теперь премии, не купить никогда телевизора Цветного...»
И упал... и умер от горя... Пожалела мама милиционера. И заплакала... Покапала на него из баночки – три капли – и он ожил! А мама говорит ему:
– Не плачь! Это хорошо, что не догнал ты меня – мой Серёня теперь живой будет, а телевизор я тебе свой отдам, не огорчайся! «Рубин» – новенький – с импортной трубкой!
Обрадовался тут милиционер, взял мамин телефон и пошел себе домой...
А мама дальше побежала... Бежит, бежит... Ещё десять километров пробежала – всего, значит, двадцать! (Но опять уставать стала – второе дыхание вот-вот кончится!)
Тут второй милиционер стал маму догонять, который на коне скакал. Слышит мама сзади копыта стучат: тук-тук-тук, тук-тук-тук – обернулась – а конь уже совсем близко! – а на коне милиционер качается, чуть не падает, да ещё икает вовсю и ногами дрыгает.
– Ты чего качаешься? – спрашивает мама. – Чего ногами дрыгаешь? Заболел что ли?
Спросила мама – и дальше бежит. А милиционер скачет... Скачет, скачет и отвечает маме:
– Да нет, я здоровый, просто вчера после работы выпили с соседом бутылку вина, вот меня теперь и развезло на коне-то: и тошнит, и круги перед глазами – но всё равно я тебя догнал, стой! Теперь мне премию дадут, я на нее Холодильник куплю, «ЗИЛ» – буду там хранить разные продукты и закуску! Стой! Кому говорю! – это он маме Марине кричит.
А мама Марина бежит, не останавливается.
– Нет, – кричит, – пока силы есть – бежать буду. Меня Серёня ждет, сынок мой любимый, родной – вот добегу, побрызгаю на него Живой водой – встанет он и скажет: «Как хорошо, что я живой», – и прыгать станет, и бегать, и меня обнимать да целовать, обнимет и на ухо шепнет: «Мам, можно я сегодня в школу не пойду по такому случаю? Пусть думают, что я ещё мертвый – а потом мы им скажем, что я не сегодня ожил, а завтра, ладно? А сегодня будем смеяться, плясать, рисовать, и гулять, и мороженое есть, и в кино пойдем, и в планетарий, и в цирк, и в лес, и на воздушном шаре покатаемся!» – сказала так мама Марина – и как побежит ещё быстрее прежнего – это к ней третье дыхание пришло – ещё лучше второго.
Бежит мама легко-легко, быстро-быстро-быстро – так быстро, что даже конь уставать стал, хоть и на четырех ногах, хоть и породистый, хоть и призы брал на скачках Главные!
– Что ж ты отстаешь? – закричал коню милиционер. – Ты же призы брал Главные, тебя же лучшим овсом кормили, в лучшее стойло ставили – а ты не можешь какую-то простую маму догнать – вот я тебя плеткой!
И ударил коня своего крепко-крепко! А конь как вскочит на дыбы, как заговорит человеческим голосом:
– Что же ты меня бьешь, пьяная образина, я потому и не могу догнать маму эту, что плохо на мне скачешь: и качаешься, и икаешь, и ногами машешь, разве так на конях скачут? Тут надо с лаской, по-доброму, надо быть внимательным и не качаться, как ты, а ехать прямо и подскакивать вместе с конем, и ни за что его не бить, и за удила не дергать! А ты? Посмотри вон: все бока мои изодрал своими шпорами, все губы порвал удилами – дергаешь все, дергаешь, а чего дергаешь? Зачем ты вообще эту маму догоняешь? Зачем Бабе Яге служишь? Лучше отпусти эту маму к ее сынку – к Серёне, а сам езжай себе домой, поспи, а я пока на лужайке попасусь – на газончике...
А милиционер его не слушает, знай себе погоняет – плеткой бьет, шпорами колет, удилами рвет... Не стерпел тут конь и сбросил этого милиционера. Тот как полетит – три сальто прокрутил, прямо как заправский гимнаст, – только приземлился не на ноги, а на голову – и умер...
Пожалела мама и этого милиционера, побрызгала и на него Живой водой – три капельки – ожил и он, как и первый. А мама ему говорит:
– Хоть ты и хотел у меня отобрать Живую воду, но я тебя прощаю – знаю, ты это не по злобе – по глупости! Ну ладно, приходи к нам в гости, когда Серёня живой станет, мы тебя покормим чем-нибудь вкусненьким, а потом Серёня тебе чего-нибудь расскажет умное – ты, глядишь, и поумнеешь, а насчет холодильника не беспокойся!
– Да как же не беспокоится! – отвечает милиционер. – У меня жена строгая – запилила совсем – хочу, мол, холодильник – и всё – а не то, говорит, брошу тебя, к другому уйду!
– Ну, во-первых, – отвечает мама, – и пусть себе уходит, тебе же лучше будет!
– Да я бы давно ее прогнал, – отвечает милиционер, – но у нас пятеро детей, а скоро и шестеро будет, я их всех люблю, и они меня!
– Ну тогда, – сказала мама, – будет во-вторых! А во-вторых, вот что: я тебе свой холодильник отдам. У меня как раз «ЗИЛ» последней марки – пользуйся на здоровье!
– А не жалко тебе, – спрашивает милиционер, – холодильника такого? Они ж теперь дефицит – днем с огнем не достанешь – ночами надо стоять, месяцами ждать, а потом ещё и бракованный дадут – намучаешься с ним. Твой-то не бракованный?
– Нет, – отвечает мама, – мой хорошо работает.
– И как же тебе его не жалко?
– Да мне тебя жалко, – отвечает Марина-мама, – тебя и деток твоих. Такая большая семья, а холодильника нету! Бедная жена – она, наверное, такая злая из-за этого. Как же без холодильника доброй быть? Вот будет у вас холодильник, она сразу станет нежная, красивая, любить тебя будет, а пилить да ругать – никогда! Только ты больше не пей. А то напьешься, придешь домой, а жена скажет: «Не нужен мне такой пьяница. Холодильник нужен, а пьяница не нужен – иди отсюда! Я теперь и без тебя проживу – с холодильником-то!» Останешься ты один: ни жены, ни детей, ни холодильника!
Заплакал тут глупый милиционер и говорит:
– Спасибо тебе, умная мама Марина за совет да участие, что скажешь теперь – то и буду делать, а пить не буду больше, только соки, соки-то можно?
– Можно, – сказала мама – и дальше побежала.
И так столько времени потеряла – Серёня-то ждет не дождется! Хорошо ли мертвому – сами знаете – ничего хорошего!..
Бежит мама, бежит – ещё десять километров пробежала – и опять чувствует – кончается уже и третье дыхание – а сзади слышит: дррр-дррр-ДРРР – это третий милиционер ее догоняет, который на машине едет – на газике! Едет он и думает: «Вот она, Маринка, – сейчас догоню, отберу баночку с Живой водой и отвезу баночку Бабе Яге. А Баба Яга скажет: «Молодец, ты самый лучший милиционер – быть тебе генералом-полковником!!! А ещё вот тебе много-много денег, купишь себе штаны с лампасами, шубу генеральскую, «Волгу» черную и квартиру кооперативную!!!» Вот тогда заживу!!! Командовать буду – всеми-всеми-всеми!!!» Думать-то милиционер – думает, а сам баранку крутит, на газ нажимает – Марину догоняет. А ехать-то не просто – дорога плохая, проселочная – по бокам березки – того и гляди в какую-нибудь врежешься. Тогда прощай и шуба генеральская, и квартира кооперативная! А тут, как на грех, в глазах двоится да спать хочется после вчерашнего! «И зачем я, – думает третий милиционер, – вчера пиво пил? Целых пять бутылок? Был бы сейчас свежий как огурчик – баранку бы крутил весело, все березки объехал и Маринку эту догнал, и Живую воду отобрал – Бабе Яге услужил. А уж потом бы зажил!!! Шел бы по улице – а все мне честь отдают – все боятся – чуть что я скажу – выполнять бегут!!! Скажу, например, повернуть эту реку вспять – не хочу, чтоб она на север текла – пускай на юг течет! – и потечет, никуда не денется, потому что я – самый главный!!!»
Мечтает милиционер, мечтает, а газик за Мариной едет, березки объезжает, рычит, фырчит, пукает, выхлопные газы свои выбрасывает. Бедные березки стоят – морщатся, головами качают, милиционера ругают: «Не отрегулировал мотор, пьяница-забулдыга – теперь окружающую среду отравляет – всыпать бы тебе хорошенько – снять бы штаны с лампасами – и всыпать!!!»
А Марина всё бежит... Из последних сил, а дыхание уже кончилось – третье-то! Но Марина теперь не огорчается, знает, что делать – про Серёню думать-воображать...
Стала думать, стала представлять. Как Серёня лежит тихо, и как встанет, как зашумит, как засмеется: «Ха-ха-ха, мама, мамочка, посмотри, какой я живой – и ножки бегают, и ручки шевелятся... Посмотри-посмотри...» И как побежит... Как на шею маме кинется, обнимет ее, а потом танцевать начнет – современные танцы – он любит – а мама скажет: «Ну хватит плясать – в школу пора», а Серёня: «Не хочу я в школу – ну мам, по такому случаю – праздник ведь!» – «А какой, – спросит мама, – праздник- то?» – «Как какой? Был мертвый, а стал живой – конечно, праздник – это как день рождения, даже лучше! Ну ма-а-а-ам!» И тогда мама скажет: «Ладно, так и быть, будем сегодня праздновать». А Серёня скажет: «Теперь всегда будем праздновать!!!»
И как только мама так подумала, сразу к ней четвертое дыхание пришло, а усталость, наоборот, ушла куда-то!!! И побежала мама опять к своему Серёне легко и весело с баночкой заветной...
А газик милицейский от мамы не отстает – милиционер знай себе на газ нажимает – скорость увеличивает – и мечтает, мечтает о будущей жизни: какие у него штаны будут, да какая шуба и сколько комнат в квартире кооперативной.
Думал-думал, мечтал-мечтал – и уснул за рулем – потому что выпил вчера пива с другом – много выпил – пять бутылок или даже шесть – вот и уснул теперь, а если бы не выпил, то может быть и не уснул, и не врезался бы в пень – стал бы генералом самым главным – самым-самым-самым...
А вместо этого умер – врезался в пень березовый и умер – и машину вдребезги, и сам тоже...
Не хотела мама Марина этого милиционера жалеть – но все-таки пожалела! Побрызгала на него из баночки и говорит:
– Ну что, стал генералом? Скажи спасибо, что побрызгала на тебя, а то бы так и умер зазря! А теперь слушай, что я тебе скажу: ничего на свете нету лучше жизни. Кто жизнь потерял, тому уже ничего не надо! А кто у других жизнь отнимает, чтобы самому генералом стать и в «Волге» черной ездить, тот самый плохой и дурак, понял?
– Понял, – отвечает милиционер, – чего не понять, но уж больно мне хочется генералом стать, прямо не знаю, что с собой делать?
– Я знаю, – отвечает Марина. – Вот что: приходи к нам сегодня вечером, как раз Серёня веселый будет, играть захочет – вот вы с ним и поиграете – он будет солдатом, а ты генералом, А захочешь, и маршалом станешь, а захочешь – генералиссимусом...
– Даже Генералиссимусом можно? – удивился милиционер.
– Даже Генералиссимусом! – отвечает мама. – Почему же нельзя?
– Да ведь у Генералиссимуса должны быть усы – а у меня нету, – сказал милиционер и заплакал.
– Не плачь, – говорит мама, – будут у тебя усы – мы с Серёней нарисуем!
– А лампасы, – спрашивает милиционер, – пришьете?
– Пришьем! Только ты штаны принеси.
Обрадовался милиционер и побежал за штанами...
А мама всплеснула руками и говорит сама себе: «Что ж это я с разными генералами разговариваю, время теряю, меня же Серёня ждет не дождется – лежит там, не двигается – ни попрыгать, ни побегать, песенку не спеть – он ведь у меня такой живой был, такой живой – каково ему так лежать целыми днями-ночами – другие ребята в футбол играют, в планетарии ходят, а он лежать должен, мертвый! Нет, – сказала мама, – больше я нигде останавливаться не буду – буду только бежать...». И побежала мама Марина к своему Серёне...
Только побежала – слышит с неба звуки звучат: ду-ду-дуду! Посмотрела мама – а это самолет летит – четвертый милиционер, хочет у мамы Живую воду отобрать, сына Серёню жизни лишить!
«Конечно, – подумала мама, – самолет быстрее меня летит – но я всё равно буду бежать, потому что я – мать. Пока жива – не отдам баночку, не отдам, не отдам... не отдам!!!»
Бежит мама, бежит и думает: «Интересно, а этому милиционеру, который на самолете летит – ему-то что нужно? Тоже, небось, дурак – хочет перед Бабой Ягой выслужиться».
А на самом деле тот милиционер, который летел в самолете, был хороший. Только ему очень плохо жилось – его всё время ругали и по службе не продвигали – потому что он был слишком добрый и рисовать любил... А ещё у него никого не было – ни жены, ни детей! Он много раз хотел жениться, но только у него была такая маленькая зарплата, что все невесты от него убегали...
И вот летит он за мамой Мариной и смотрит на нее, как она бежит – а Марина быстро бежит, здорово! Красиво!!!
Милиционер даже залюбовался и стал ее рисовать сверху... Летит, рисует и думает: «Какая прекрасная мама! И сын у неё есть. Поэтому она так здорово бежит. Если бы у нее Серёни не было, разве бы она бежала с такой хорошей скоростью!!! Вот бы мне такую стремительную жену! Да куда там, не пойдет она за меня, скажет: "Мне такой не нужен – мне бы генерала, или министра, или посла заграничного – а тебя по службе не продвигают – не нужен нам такой – не нужен... не нужен... не нужен…"»
А мама бежит... бежит... и думает: «И чего этот летчик меня не догоняет, баночку не отбирает, неужели я так быстро бегу, быстрее самолета?»
А милиционер нарисовал маму, бросил ей листок и думает: «Не хочу я эту прекрасную маму Марину ловить, воду Живую отбирать, не хочу Бабе Яге служить и жить так больше не хочу – лучше умереть, чем так жить – некого даже обнять, поцеловать, некому игрушку купить!» Подумал так этот хороший милиционер, взял штурвал на себя и поднялся высоко-высоко в небо, а там сложил крылья – и камнем вниз! – упал прямо около Марины – взорвался-разлетелся на много кусков вместе со своим самолетом!
А Марина думает: «Не буду останавливаться – меня Серёня ждет – не буду, не буду, не буду, небуду-небуду-небуду…». А сама уже остановилась. «Не буду, – думает, – небуду-небуду...» А сама уже милиционера того по кусочкам собирает-складывает... Долго ли, коротко, собирала-складывала, а только собрала и сложила.
...И побрызгала на него из баночки – и он ожил!!! И говорит ей:
– Зачем ты меня оживила? Мне белый свет не мил без тебя и без Серёни – а ты за меня всё равно не пойдешь, потому что я ничего не умею, только рисовать, и по службе меня не продвигают, и нету перспектив.
– Не нужны мне перспективы, – отвечает мама Марина, – лишь бы человек был хороший!
– А я хороший? – спрашивает милиционер.
– Конечно, хороший, – отвечает мама.
– Откуда ты знаешь?
– Я сердцем чувствую, и ещё мне нравится, как ты рисуешь, и глаза у тебя хорошие, и вообще всё лицо. Как тебя зовут-то?
– Лёня. А ты пойдешь за меня замуж?
– Конечно, пойду, только не сейчас, сейчас мне надо бежать, Серёню спасать!
– И я с тобой! – закричал Лёня...
– Да куда тебе, – отвечает Марина. – Тебе полежать надо, а то станешь бежать, опять на куски развалишься – они ж ещё не приросли как следует – нет уж, ты полежи здесь, в чистом поле, а я скажу птичкам – они тебя напоят, скажу волку – он накормит, скажу солнышку – согреет, скажу ветру – убаюкает...
Сказала мама птичкам, сказала волку, сказала солнышку, сказала ветру – они все, конечно, согласились.
– Ладно, – говорят, – сделаем, только ты нас потом на свадьбу пригласи, не забудь!
– Не забуду, не забуду, не забуду!.. – прокричала мама – и ну дальше бежать – к Серёне, к Серёне... к Серёне. К Серёне...
Бежит, бежит и думает: «Ох, прости меня, Серёня, прости глупую свою маму, прости милый сыночек, опять я задержалась, но ничего, я добегу, ты не думай, потерпи ещё немного – сама знаю, ждешь не дождешься, когда снова можно будет смеяться, снова можно будет поплакать, снова можно будет побегать, снова можно будет в планетарий сходить, и в кино, и погулять с собакой, снова можно будет и в школу не пойти, можно будет, можно, можно – я тебе обещаю – не всегда, конечно, но иногда можно-можно-можно... можно...»
Бежала мама, бежала – долго бежала – уже и четвертое дыхание кончилось, и пятое, и шестое... И пришло к ней седьмое – последнее – потому что больше дыханий не бывает!
Вот и оно уже кончается... кончается... кончается... кончается... кончается... вот-вот совсем кончится, вот-вот, вот-вот, вот-вот... Вот и кончилось! Совсем кончилось, совсем-совсем! Встала мама и не дьшит – нечем. А сердце колотится-колотится – вот-вот из груди выскочит... и выскочило! И силы последние маму покинули – ни одной не осталось! Что же теперь делать? Ни сердца, ни сил, ни дыхания!
«Ну и что! – подумала мама Марина. – Ну и что?.. Ну и что – подумаешь, сил нету, подумаешь, дыхание кончилось, подумаешь, сердце выскочило – всё равно бежать буду – к Серёне ведь, к сынку милому-родному, ненаглядному-единственному-дорогому-любимому, кровинушке моей... Он как встанет, как посмотрит на меня ясным солнышком – вот тогда умереть можно – как засмеется смехом звонким – вот тогда мне и умереть можно будет – как скажет: «УРА! Я ЖИВОЙ!!!» – вот тогда и умру спокойно – как запрыгает, забегает, запоет песенку – вот тогда я согласна, умру, если надо – а он, конечно, будет долго петь-плясать – а время в школу идти – а он скажет: «Мам, можно я сегодня не пойду в эту школу – неохота!!!»
А я скажу: «Ладно, милый! – иди во дворе с собакой погуляй», – а сама лягу и умру – жалко, конечно, но что делать – без сердца-то нельзя жить, и без дыхания, и без сил тоже нельзя!!! А до тех пор буду бежать – пусть хоть ноги отнимутся – всё равно буду! Буду… Буду...»
И побежала! А сердце мамино смотрит: Марина и без него бежит, дыхание мамино смотрит: Марина и без него бежит, силы последние смотрят: Марина и без них бежит. Стало им стыдно, обидно, завидно. «Что ж мы такие слабые – Маринка вон и ростом не великан, и мускулов мало – а какая сильная – столько километров пробежала – и с какой скоростью высокой – быстрей чемпиона мира, быстрей коня прославленного, быстрей газика специального – даже самолет чуть не обогнала… А мы?! Нет уж, нет уж, – подумали сердце мамино, дыхание и силы последние, – и мы с тобой, Маринка – и мы с тобой!!!»
А Маринка уже далеко убежала – пришлось им догонять – но догнали всё-таки... догнали всё-таки... догнали...
Бежит мама, бежит... и вдруг слышит – сердце колотится! А потом вдруг как задышит! Легко-легко, полно-полно! И силы вдруг откуда ни возьмись налетели – последние – много-много!
Обрадовалась Марина и побежала ещё быстрее, не побежала – полетела! К Серёне! К Серёне! К Серёне своему!!!
Вот уже и дом ихний показался, и подъезд!
«Скоро! Скоро уже!!! – подумала мама. – Скоро-скоро-скоро!!!»
Вот уже подъезд – близко совсем – а там всего-то двенадцать этажей. «Я даже лифтом не поеду – так быстрей – через три ступеньки!» Подняла она голову, в окошко взглянула – там, там Серёня лежит – бедный, но ничего – вот она, баночка заветная, с Живой водой баночка – вот она – вот она – вот она...
Задумалась мама, засмотрелась на окошко – а у них во дворе строители канаву рыли – это Баба Яга им специально приказала!
Вырыть-то вырыли – да не зарыли – вот мама в эту канаву и провалилась – засмотрелась на окошко-то, задумалась... Упала мама в канаву – побилась вся: и локти покарябала, и коленки, и платье порвала, и лицо испачкала – только баночку не уронила! И ни одной капельки не пролилось – ни одной капельки – ни одной!
Стала мама из канавы выбираться. Выбиралась-выбиралась, выбиралась-выбиралась. А пока выбиралась, подошли те милиционеры, которые строем шли, с песней. Идут они, довольные, песню поют: «Вот, Маринка, тебя мы и поймали!!!» Целых десять милиционеров! Окружили маму, кричат:
– Отдавай Живую воду!!! А не то силой отберем! – пистолетами машут – маму пугают...
Упала мама Марина на колени и давай рыдать-плакать-убиваться!
«О-о-о-о-о-ох», – плачет мама, – «А-а-а-а-а-а-а!» – голосит, – «У-у-у-у-у-у!» – рыдает! А милиционеры стоят... стоят… стоят...
– Нам-то что! – говорят. – Нам тебя не жалко! Отдавай Живую воду! Нечего тут плакать, нам тебя не жалко... не жалко... не жалко, не жа-а-а-алко-о-о…
И сами заплакали – тоже ведь сердце у них есть. Жалели Маринку – так она плакала жалостно, так жалостно. Та-а-ак жалостно. Та-а-а-а-а-а-ак жалостно! Тут и пень бы заплакал, и камень даже!
А уж милиционеры – и подавно – плачут, заливаются:
– Нам нельзя пла-кать, не-по-ло-же-но-о-о-о, – говорят, – мы же ми... ли... ци... о... не... ры... ы-ы-ы-ы-ы...
А мама им давай про Серёню рассказывать, какой он был хо... ро... ший... до-о-о-о... б-б-р... ррр-ый-ы-ы-ый:
– Со... ба... а... а... к... кк... у-у-у-у лю... б… б... би-и-и-и-ил и ма-а-а-му-у-у-у-у-у-у – то... ж... же-е-е-е...
– А у... чил... ся ка-а-а-ак? – спрашивают милиционеры.
А мама им:
– Врать не бу-у-у-у-у-уду-у-у-у-у… пло... хо учил… ся-а-а-а...
А милиционеры:
– И мы-ы-ы-ы пло... хо у... чи-и-и-и... лись.
Тут они плакать перестали и говорят маме Марине:
– Раз твой Серёня такой хороший и даже учился плохо, прямо как мы, то тогда ладно, мы согласны, не будем у тебя воду Живую отбирать – иди быстрей, Серёню спасай, только Бабе Яге не рассказывай, что мы тебя пожалели...
Только они про Бабу Ягу сказали – она сама тут как тут – летит на помеле – рожа злая – кричит голосом противным:
– Ах вы, дармоеды! Забыли, кто вас кормил, поил, в форму новую одевал, кто вам медали давал, грамоты разные, кто зарплату платил, в квартиры-комнаты селил? Забыли, Маринку пожалели, дураки-балбесы!
А милиционеры ей отвечают:
– Не шуми, Яга, У Маринки сын, Серёня, как его не пожалеть – он же плохо учился!
А Баба Яга как заорет:
– Врет она всё, эта Маринка! Я точно знаю – Серёня хорошо учился, ни разу школу не прогулял – одни пятерки-четверки – я дневник видела-видела-видела!
– Ну раз так, – говорят милиционеры, – тогда другое дело, тогда отдавай, Маринка, Живую воду, раз так, раз Серёня хорошо учился – тогда отдавай! Мы-то думали, он – как мы, а он даже не прогуливал – четверки-пятерки – отдавай баночку – а не то силой возьмем...
Сделались у них у всех лица злые-жестокие, глаза мутные, кулаки страшные. И пошли они все на Марину... Идут, идут, идут... а сзади Баба Яга науськивает их:
– Ребятушки, давайте, давайте – не бойтесь – она ведь одна – Маринка-то – а вас вон сколько! Старайтесь – я вас тогда не обижу – пряников дам, рублей – и погоны новые!
А мама Марина посмотрела на милиционеров – видит, разговаривать бесполезно! Всё равно не поймут – потому что глупые, Бабе Яге поверили...
– Ну что ж, – сказала Марина-мама, не хотите по-хорошему – пеняйте на себя!
Вырыла она ямку прямо на краю канавы, положила в нее баночку заветную с Живой водой – чтобы руки у нее были свободные, а ямку присыпала – чтобы случайно камень туда не попал – баночку не разбил...
А сама встала на краю этой канавы глубокой – коленки согнула немножко, руки вперед вытянула – и... ждет милиционеров.
Подошел первый – хотел Маринку схватить-арестовать – а она его самого как схватит за руку, как повернется, как закинет этого милиционера в ту канаву – на самое дно – упал он, шею сломал – сам виноват... Тут второй подошел – толстый-толстый – обхватил Маринку – и не выпускает.
– Всё, – кричит, – поймал такую-сякую! А Маринка вывернулась, как даст ему кулаком в живот, а потом подножку поставила – и в канаву его – и этот шею сломал – тоже сам виноват! А третий милиционер подскочил – высокий-высокий – протянул руки к Маринке – а руки длинные-длинные – вот-вот схватят Маринку, вот-вот... Но Маринка как даст ему ногой по голове – он за свою голову схватился – топ-топ – и свалился в канаву – и тоже шею сломал – поделом – не нужно было лезть!
Тут на Маринку четвертый набросился – самый сильный.
– Ща я ее! – кричит. – Щас... Ща-а-а-ас!!!
А сам мускулы надул – чтобы Маринка испугалась – но Маринка не испугалась! Он как прыгнет на нее – а Маринка как увернется! Он так мимо и пролетел прямо в канаву – головой – БУММММ! – сразу шею сломал – вот так!
Пятого милиционера Маринка через голову бросила, шестого – за ногу схватила, над головой раскрутила – крутила, крутила – пока он сам в канаву не запросился...
Седьмой и восьмой на маму с двух сторон набросились. Да так яростно, что головами столкнулись и скончались на месте – Маринка-то увернуться успела! Девятый, насмотревшись на гибель товарищей, сам в канаву бросился от страха, а десятый – за ним.
Осталась теперь одна только Баба Яга. Ухватила её Марина за нос противный, приподняла и… как забросит высоко-высоко. Такое ускорение придала, что Баба Яга сначала выше гор залетела, потом выше облаков, потом выше самолётов – на самую что ни на есть околоземную орбиту. С тех пор так и летает там среди космического мусора. Но ей даже нравится. Тем более что инопланетяне регулярно посещают, подкармливают.
А Маринка тем временем баночку выкопала, хотела уже к Серёне бежать, но глянула на бедных милиционеров и сжалось у неё сердце: лежат, бедные, кто неживой, кто покалеченный. У Маринки на них и раньше-то злости не было – одна только самооборона – а теперь и вовсе жалко стало. Вздохнула мама, побрызгала из баночки заветной – на каждого! Встали милиционеры, живые-здоровые. Поклонились маме. Прощения просят. «Больше не будем, – говорят. – Отпусти нас домой, к жёнам, к деткам». Отпустила их Марина, а сама, не мешкая, – к Серёне – на двенадцатый этаж! – бежит – через две ступеньки перепрыгивает.
Прибежала. Открыла баночку… А там воды-то Живой осталось каких-то три капельки! Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй!
Вдруг не хватит?
Три капельки всего, три ма-а-а-аленьких капельки!
Но Серёне и одной хватило! Самой маленькой.
Смотрите: встал, потянулся и говорит:
– Мама, а сколько времени? Не пора ли в школу идти?
А мама Марина смотрит на него, насмотреться не может.
– Не ходи сегодня в школу, – говорит. – Будем с тобой жизни радоваться.
И стали они радоваться. До сих пор радуются и ещё будут. А вы?